Полковник поднялся, подошел вплотную к лейтенанту, глянул сверху.

– Знаете, лейтенант Магу, какой лейтенант самый худший?

– Затрудняюсь ответить на данный вопрос, господин полковник.

– Самый худший лейтенант – это лейтенант с инициативой, а вы – самая настоящая головная боль для любого начальника.

– Осмелюсь заметить, господин полковник, что моя инициатива…

Полковник жестом указал Алексу заткнуться и дальше слушать молча.

– Ваших заслуг никто не отрицает, но вы всего лишь прикомандированы к полку и даже не числитесь в списке его офицерского состава, а я уже начал вздрагивать при любом упоминании вашей фамилии. Поэтому считайте, что ваша командировка закончена. Очень надеюсь, что уже завтра я не буду иметь удовольствия видеть вас в Гохаре.

– Господин полковник, сегодня был убит один из моих унтер-офицеров, и прошу вашего разрешения присутствовать завтра на похоронах.

– Хорошо, – разрешил Сареханов, – присутствуйте, но послезавтра – в дорогу. Кстати, со дня на день мы ожидаем прибытия в Гохару генерала Маркашева. Хотите с ним увидеться?

От такой перспективы Алекса аж бросило в пот. В победном угаре от сравнительно бескровного покорения Гохары всем было как-то не до маленького лейтенанта, а вот генерал-губернатор вполне мог о нем вспомнить. И все его последние выходки припомнить заодно.

– Никак нет, господин полковник!

– Я почему-то так и подумал, – усмехнулся Сареханов. – Свободны, лейтенант!

Алекс уже взялся за дверную ручку, когда полковник спросил:

– А у кого все-таки мог оказаться бриллиант?

Пришлось задержаться, а ведь почти успел уйти от скользкого вопроса. Пришлось выкладывать свои умозаключения.

– Тот, кто зарезал часового и казначея, вряд ли рискнул бы отдать саблю Юшани уже без него. Значит, остаются сам Юшани и Суюке, которая знала, где спрятана сабля. Оба сейчас мертвы.

– Да-а, провела она вас, но кто бы мог подумать, что искать надо не саблю, а сам камень.

– Осмелюсь спросить, господин полковник, а что теперь будет с самой саблей?

Сареханов вернулся к столу, взял саблю в руки, наполовину вытащил клинок из ножен, затем вернул его обратно.

– И без этого камешка хороша, да и стоит немало. Ладно, лейтенант, забирайте, все-таки ваш трофей.

И в Гохаре про нее меньше вспоминать будут, пусть лучше будет легендой.

Алекс принял саблю из рук Сареханова.

– Но не позже, чем послезавтра, – напомнил полковник.

На этот раз на кладбище было гораздо многолюднее. Товарищи убитых, полковой оркестр, игравший траурный марш, замерший по стойке «смирно» взвод для траурного салюта. Седенький священник в парадной рясе, расшитой потускневшим золотом, скрипел молитву, размахивая дымящимся кадилом. Длинная яма, на краю которой лежало девять тел, уже зашитых в белый саван, и поблескивал свежестругаными досками один гроб.

– Как все нелепо, столько боев прошел, при штурме выжил, а тут…

Какая разница, тут или там? Смерть молодого, здорового мужчины в любом случае нелепа, и не важно, мирное небо над головой или кипит вокруг яростный бой. Просто мы не замечаем этого, пока не погибает близкий нам человек, пока смерть не касается нас лично. Только тогда мы видим всю неестественность произошедшего. Он же только что был живым, буквально минуту назад, всего какую-то минуту… И тут же хочется повернуть время вспять, сделать все чуть по-иному, и он останется жив… Но ничего изменить уже нельзя. И только на краю свежевырытой могилы приходит осознание того, что все кончено. Совсем все. Останется только могильный холм на чужой земле.

Фелонов продолжил стоять молча, хотя было видно, что переживает. Все же лейтенант Алекс Магу, несмотря на все пройденные вместе версты и бои, был для них всего лишь начальником. Белая кость, голубая кровь. И обращение на «ты» в отсутствие посторонних было всего лишь своего рода игрой в демократию.

А с Ивасовым они были по-настоящему дружны.

Покойников опустили в могилу, пришла пора проститься окончательно. Алекс осторожно толкнул неподвижно замершего унтер-офицера. Фелонов вздрогнул, огляделся по сторонам, заново осознавая, где он находится и что сейчас происходит. Сделав два шага к краю могилы, механически нагнулся, бросил горсть песка. Лейтенант последовал его примеру, затем отвел Влада от ямы. Под негромкое шуршание могила постепенно заполнялась песком, что-то бубнил священник, размахивая дымящимся кадилом.

– Плохая ему досталась земля, – вдруг заметил унтер, – глина да камень.

– Какая есть, – ответил лейтенант, – другой уже не будет. Знал бы, сколько бед эта сабля принесет, оставил бы ее в эмирской сокровищнице, может, и Ивасов сейчас был бы жив.

– Да чего уж теперь, – откликнулся Фелонов, – судьбу не обманешь, время назад не воротишь.

Солдатские руки уже сменились лопатами, и очень скоро на месте ямы возник невысокий холм из грязно-серого цвета. Сверху воткнули большой деревянный крест. Рядом, из такого же невысокого, но куда более длинного холма торчал похожий, еще не успевший потемнеть крест. Под ним лежали погибшие при штурме Гохары. Взятый на штык враждебный город получил свою кровавую дань и готовился к новой. Места на старом кладбище для всех хватит.

– Ладно, пойдем, помянем Ивасова.

Хоть и не велики были сборы, а через ворота Гохары два всадника с двумя запасными верблюдами проехали только после полудня. Ехали молча. Покачиваясь между двумя горбами, Алекс размышлял о том, что его ожидает в дальнейшем. И чем меньше алкогольных паров оставалось у него в голове, тем более мрачным и неопределенным казалось ему будущее. Здесь все свои задачи он выполнил, с начальством местным отношения окончательно испортил, из Текульского полка был откомандирован год назад, а к новому не приписан. Выполнит ли генерал Скоблин свои обещания – неизвестно. Может, он о них позабыл давно. Короче, сплошная неопределенность. Чтобы приличное место получить, придется просить отца, а делать это очень не хотелось.

– Всадники навстречу. Вооруженные.

Алекс торопливо вскинул бинокль. Длинные серые шинели, стволы винтовок за плечами.

– Наши.

А вот то, что за всадниками ехала плохо видимая в клубах пыли карета, лейтенанту не понравилось.

– С дороги!

Приближающиеся кавалеристы не могли не заметить двух свернувших в ближайшую рощу всадников, но преследовать их и выяснять, кто такие, не стали, проехали мимо. За ними, покачиваясь на мягких рессорах и поблескивая стеклами, прокатилась карета. Причем тащили ее не верблюды, а истощенные переходом через пустыню лошади.

– Их высокопревосходительство, господин генерал-губернатор пожаловать изволили. Вовремя мы из Гохары убрались. Очень вовремя.

Выждав, пока за генеральским эскортом осядет пыль, путешественники выбрались обратно на дорогу.

В Зафаре пришлось задержаться на два дня в ожидании оказии для перехода через Тюра-Кум. От того, что руоссийским полкам удалось пересечь ее, пустыня не стала менее опасной. Через десять дней, вместе с неторопливо ползущим санитарным транспортом, им удалось добраться до Бузурука, где сдав полковым интендантам верблюдов, они пересели в почтовую карету.

Спустя еще неделю они добрались до железной дороги. Здесь их пути расходились. Поезд Алекса оправлялся первым, а пока офицер и унтер сидели в вокзальном ресторане. Вообще-то, вход сюда Фелонову был не по чину, но оба плюнули на все условности. На прощание пили холодную водку и не пьянели.

– А может, все-таки со мной?

– Нет, хватит с меня. Вернусь в Текуль, сразу рапорт подам. Выслуги хватает.

Фелонов опрокинул очередную рюмку, вилкой подцепил соленый огурец. Алекс последовал его примеру.

– На одну пенсию не проживешь. Что делать будешь? Землю пахать?

– Придумаю что-нибудь, – отмахнулся унтер. – Да хоть бы и землю! Женюсь наконец!

– Ну, как знаешь! Если надумаешь чего – приезжай, всегда рад буду. И адрес свой прислать не забудь.