– А нам-то что делать?

– Вам приказано и дальше ворота охранять. Вечером вас сменить должны.

Оставалось только дождаться вечера, но где-то за час до предполагаемой смены произошло знаменательное событие. Со стороны Зафара на дороге появилась темная точка, постепенно превратившаяся в серо-белую змею пехотной колонны, ползущую к воротам, поблескивая на катившемся к горизонту солнце иглами штыков. Не доходя с полуверсты до ворот, колонна остановилась. Вперед выдвинулась группа всадников на верблюдах, а за ней начал выстраиваться… Оркестр!

Все-таки генерал Лерхнер был изрядным позером и просто обожал внешние эффекты. Передовой Зубурукский пехотный полк вступил в покоренную Гохару под звуки полкового оркестра. Впереди штабные во главе с самим генералом, за ними знаменная группа, состоящая из солдата, несущего развернутое знамя полка, и двух офицеров с саблями наголо. Следом выдувающий медь и выбивающий барабанную дробь оркестр. И только потом в ворота начали входить покрытые пылью гохарских дорог линейные пехотные роты.

Стоявшему на башне лейтенанту Магу казалось, что колонна руоссийской пехоты будет тянуться вечно, но вот вкатились в ворота орудия полковой артиллерии, повозки артиллерийского парка, за ними потянулись арбы и телеги обоза. А следом к Гохаре подходили еще два полка. И если жители Гохары встречали руоссийские полки настороженным молчанием, то среди солдат Аринбургского полка царило настоящее ликование.

– Влад, у тебя во фляге есть чего?

Унтер вытащил флягу из чехла, поднес к уху, тряхнул.

– Есть немного.

– Тогда – наливай.

– Так мы ж в карауле! А ну как кто из начальства заявится?

– Наливай, в такой день можно.

А внизу через ворота катились последние обозные повозки, за ними взбивала сапогами дорожную пыль замыкающая рота. Наконец-то многолетняя головная боль Руоссийской империи – Гохара – была излечена окончательно и бесповоротно. По крайней мере, на это очень хотелось надеяться.

Глава 10

От великой радости обещание сменить караул полковое начальство позабыло, поэтому пришлось проторчать на посту лишние сутки, и до места своего обитания во дворце лейтенант Магу добрался только после следующего полудня. Комната встретила хозяина пустотой и полным разгромом. Похоже, кто-то планомерно перерыл все ее содержимое, предварительно свалив его на пол. Но самой худшей новостью было большое пятно запекшейся на каменной плите крови.

– Где Камал?

Оба унтера синхронно, будто отрепетировали, пожали плечами.

– Найти!

Поиски много времени не заняли. Трупы напавших на эмирский дворец гохарцев стащили в подвал, где они пролежали больше суток. С приходом остальных полков, когда Верхний город и все городские ворота были взяты под полный контроль руоссийцев, убитых во время ночного штурма начали отдавать родственникам. Тех, кто никому оказался не нужен, начали вывозить на кладбища за пределы Гохары и закапывать в общих могилах. Камала вывезти не успели.

– Вот он, на самом верху лежит.

Алекс поморщился: пролежавшие больше суток покойники начали заметно попахивать.

– Давайте-ка его за руки, за ноги и на свет.

Унтеры вытащили тело старика из темного тупика. Алекс нагнулся, откинул полу халата.

– Руку узнаете?

– А то! Один мастер работал, – высказался Ивасов.

– За саблей приходили, – сделал вывод Фелонов.

– За ней, – согласился Магу.

– Так, может, они и на дворец ради нее напали? – предположил унтер.

– Очень даже может быть. Но тогда это не просто банда, за ней стоит кто-то очень влиятельный и хорошо осведомленный о местных делах. Значит, так. Сегодня я отнесу саблю полковому казначею, пусть в денежный ящик положит. А вы пустите слух, что через два дня в Аринбург уйдет обоз с ранеными, с ним и саблю из Гохары увезут. Вопросы есть?

Первый вопрос нашелся у Фелонова:

– А как они ее из сундука достанут? При нем же часовой стоит!

– Вот пусть и поломают голову. Тем более что у них будет только одна ночь.

Когда у Фелонова вопросы закончились, влез Ивасов:

– А если слух о том, что сабля эмирская в сундуке и скоро ее из Гохары увозят, до тех, кому надо, не дойдет?

– Дойдет, – заверил Алекс, – уж если они на дворец напасть решились, она им очень нужна, они с нее глаз не спустят. Еще вопросы есть?

Унтеры отрицательно покачали головами.

– Тогда похоронами займитесь, негоже руоссийца с местными басурманами закапывать. Фелонов, узнай, где в Гохаре есть руоссийская церковь и со священником договорись.

– Слушаюсь, господин лейтенант.

– Ивасов, с тебя – гроб. Где хочешь, найди. Держи!

Унтер ловко поймал большую серебряную монету.

– Да за такие деньги мне пять гробов сколотят!

– Не надо пять, пусть сделают один, но быстро.

Выдав подчиненным задания, лейтенант вернулся в свою разгромленную нападавшими комнату. Прежде чем нести саблю казначею, он решил собрать уцелевшее имущество и перебраться в казарму. Под охраной сотни солдат он чувствовал себя спокойнее. А еще казначей не хотел саблю на хранение брать, пришлось наорать на чинушу, даже за кобуру разок схватиться, прежде чем тот согласился. Ящик был вскрыт при лейтенанте, а сабля бережно уложена поверх пачек с ассигнациями, мешочков с монетами и аккуратно перевязанных шнурками бумаг. Убедившись, что ящик надежно заперт, Алекс отправился на похороны Камала.

В самой Гохаре руоссийские церкви были, но кладбище, где хоронили местных руоссийцев, располагалось за городом. Гроб больше походил на обычный ящик, сколоченный из грубо отесанных досок. Ничего не поделаешь, дерево здесь было в дефиците, а потому покойников просто заворачивали в полотно и так хоронили. Но лейтенант решил, что у Камала должен быть настоящий гроб. Как в Руоссии. А значит, так тому и быть.

Нанятая Фелоновым арба свернула с дороги к маленькой серой церкви, построенной из местного песчаника. Унтеру пришлось долго греметь кулаком по двери, прежде чем она со скрипом отворилась. На пороге стоял маленький, сухонький, седенький священник с непропорционально большим золотым крестом на груди.

– Ну куда? Куда с железяками своими в храм Божий?

Голос у старичка оказался тихим и скрипучим.

– С оружием в храм нельзя, без оружия снаружи нельзя, – возразил Фелонов. – Как быть-то?

– Ладно, – после некоторого раздумья принял решение священник, – время-то какое, прости Господи, окаянное. Заносите. Звать-то покойного как?

– Местные Камалом звали, – ответил Алекс, – а руоссийское имя он забыл давно.

– А он точно нашей веры? – забеспокоился старичок.

– В Руоссии он родился, значит, нашей.

– И то верно, – согласился священник. – Господь всех примет, он добрый.

– А вам, отец, не страшно такое богатство на виду носить?

Алекс указал на крест.

– Да дутый он и позолоченный, не стоит почти ничего. Был бы он золотым, местные басурмане отняли давно.

Лейтенант посторонился, пропуская вносящих гроб унтеров. Внутри церкви было темно, душно и пыльно. Убранство бедное, да и откуда здесь богатству взяться? Старик долго разжигал кадило, потом что-то нудно и монотонно скрипел, иногда упоминая имя покойного. Алекс не прислушивался. Жалко было старика – жизнь прожил рабом бессловесным и умер плохо, тяжело умер. Проклятый «Солнечный свет» продолжал собирать свою кровавую жатву.

Очнулся лейтенант от несильного толчка в бок, пришла пора проститься с Камалом. Только сейчас Алекс обратил внимание, как изменилось лицо умершего старика. Кожа побелела, морщины разгладились, нос еще больше вытянулся и заострился. Сам на себя стал не похож, но выглядел успокоенным, будто умер во сне, а не был зверски замучен бандитами. Прощаясь, лейтенант коснулся рукой холодной истончившейся кожи покойного. Со стуком закрылась крышка гроба.

– Выносите.

Могилу кладбищенский сторож вырыл короткую, пришлось тут же подкапывать, чтобы гроб влез, спускали под углом, чуть не уронили. Алекс бросил на крышку горсть песка, его примеру последовали оба унтер-офицера, потом в ход пошли лопаты. Через несколько минут вырос небольшой песчаный холмик, в который воткнули деревянный крест.